Маленький коллаж всем кто сегодня отмечает праздник. Как память о прошлых свершениях и... Маленькая надежда, что все еще будет
И еще... Современная армия - это все же не только танки и "калаши". Армия - это новые технологи, еще раз технологии и много много раз люди, которые способны воплотить эти технологии в железо, и которые будут использовать это железо на благо.
Ах, война, что ж ты, подлая, сделала: Вместо свадеб — разлуки и дым! Наши девочки платьица белые Раздарили сестренкам своим. Сапоги... Ну куда от них денешься? Да зеленые крылья погон...
Вы наплюйте на сплетников, девочки! Мы сведем с ними счеты потом. Пусть болтают, что верить вам не во что, Что идете войной наугад...
До свидания, девочки! Девочки, Постарайтесь вернуться назад!
«- Ну, я бы не сказала, что типа очень уж зашибись, - она сделала печальную рожу, и я поняла, что это сто пудов какой-то развод. - Вот представь: ловит тебя противник за жо... за задницу... - И? - мне действительно было интересно - что будет, когда противник поймает меня за жо... за задницу? - И, не заводя в особый отдел, ставит тебя прямиком к стеночке, потому что знает, что ты за крендель, - она явно наслаждалась моментом. Мать моя ведьма! Да я больше боялась привидений, чем смерти от пули в башку. - Круто, - с интересом сказала я. - А что делаю с противником я? - Когда? - она слегонца сбилась с ритма. - Ну, как когда? До того, как он поймает меня за жо... в общем, за это место? - надо же было выяснить все подробности. - О! - воскликнула она. - Вот мы и добрались до сути вопроса. - И? - подбодрила я. - Слушай, тебе череп на мозг не давит? - обиделась она. - Или мысля за языком не поспевает? - Иногда, - нагло сказала я. - Не боись, я справлюсь. - Ладно уж. Учись, пока я жива. До этого ты шпигуешь свинцом мирное население - в количествах, не совместимых с жизнью, - сказала она и щёлкнула пальцами. Может, кто-то, приходя сюда, этого и не знал. Я знала. И мне было всё равно. - Класс, - подытожила я.»
Что должно было случиться с миром, чтобы такое случилось с нами, с детьми, внуками, правнуками тех, кто в сорок пятом, казалось, победил фашизм. Они ведь тогда по уши искупались в крови, они ведь вернулись к пепелищам, но остались чистыми. Почему русская баба пишет про такое?
Наткнулась на выкинутый кусок...Джордано сорвался с места. Хан вильнул, но недостаточно быстро. Мгновение и они с шумом повалились в воду. Вскрикнула Катерина. Обменявшись парой тумаков под гасящей удар водой, они практически одновременно вынырнули и наперегонки побежали навстречу девушке. Хан схватил ее за руки, закружил и увлек за собой в воду. - Да, что ж ты делаешь?! Бешеный! – она на мгновение резко вывернулась из его рук и направилась было к берегу. – Сами все вымокли, и меня намочил! Дай хоть сниму с себя… она с силой попыталась оттолкнуть догнавшего ее вновь Хана. Их губы встретились. Ее руки вдруг утратили силу и обвились вокруг его шеи… Приходя в себя после, казалось бесконечного поцелуя, она вновь прошептала: - Бешеный… - и окончательно вернувшись к реальности оглянулась. – А дружок твой где? Неудобно-то как! - Да ну его! – отмахнулся Хан. – Он монах, при нем можно. - Как это монах? – она продолжала оглядываться в поисках исчезнувшего Джордано. В глазах мелькнула тревога. – Да, нет его нигде! Нырнул может, а там коряги и ключи холоднющие. В прошлом ходу мужик утонул. - Тьфу ты! – Хан оглянулся прислушиваясь. – Этот не утонет, не волнуйся. Такие не тонут. Девушка стала серьезной, отстранилась от Хана: - Вы с ним поругались? Он случайно не ударился, когда вы там барахтались? - Да, успокойся! Катюша! Говорю тебе, он сейчас вылезет. Идем на берег, там Анастасия Ивановна нам что-то собрала. Есть уже хочется, – он почти силком потащил девушку к берегу Она еще пару раз оглянулась, потом вырвала руку и полная решимости встала перед Ханом: - Кто он? Ты его убить собрался? - Да ты с ума сошла! - он потянул к ней руку. - Девочка моя! Она отступила, в глазах мелькнул страх. Хан остановился, опустил руки, не зная, что делать, и продолжая напряженно смотреть на Катерину. И вдруг расслабился, облегченно выдохнул: - Гад! Сейчас вылезет, точно убью! - Что? Хан обернулся к реке и показал ей в направлении на островок, заросший рогозом: - Там он, сейчас появиться. Девушка недоверчиво посмотрела в сторону островка, перевела глаза на Хана, опять на островок. Наконец из-за зарослей показалась голова. - Видишь? Она кивнула и вдруг прижалась к Хану: - Прости! Я так испугалась! Он ее обнял. - Идем, дурочка! Есть хочется, а ты: «Утонет!». Что б его утопить еще потрудится надо. Катерина уже расстелила на траве салфетку, и Хан вытаскивал из корзинки продукты, когда подошел Джордано и бросил в траву убитого сома килограммов в пятнадцать. Хан поднял голову и увидел, что впервые за два прошедших дня глаза приятеля ожили и светятся привычной иронией. Он опустился на корточки перед разложенным полдником: - А я и не знал, что в речках может быть так… - он улыбнулся, - так загадочно и сказочно. Катя! Вы «Садко» Римского-Корсакова слушали? Девушка с изумлением переводила взгляд с сома на Джордано, потом на Хана. Хан хмыкнул: - Филипп Григорьевич! А я пять минут назад обещал Катерине вас шлепнуть, как последнего гада. - Меня? - Разве можно так нырять? - Катя решила, что ты утонул, и требовала от меня срочно вытащить тебя из-под какой-то коряги, где кто-то утонул. - Катя! В вашей речке нельзя утонуть, разве только спьяну! А коряг на дне точно много. Выплывают из густого тумана, как чудища. А еще ключи, холодные, как в горах! Прелесть, а не речка! А этот, - Джордано кивнул на сома, - по дну шел и усами в иле шевелил. Катя подошла, недоверчиво оглядела рыбину: - Никогда не слышала, чтобы так ловили. - А вы и не говорите, что видели. Считайте, что сбраконьерничали. Перемет через всю речку поставили.
Поразительное качество текстов продемонстрировано в разделе одного из главных организаторов литературного конкурса Триммера (Райдо Витич zhurnal.lib.ru/r/rajdo_w/). Подобные «мастерское» владение слогом и знание норм российской грамматики не вызывали бы никаких нареканий, если бы данный человек не отличался крайней безаппеляционностью в своих критических статьях. Общеизвестно, что качество текстов авторов СИ не блещет ни соблюдением грамматических норм, ни изысками литературного слога. Это давно привычно, никого не удивляет, да и вообще принимается с пониманием: «Ну, все мы грешны на этой земле, а графомания – заболевание хроническое и не лечится». Так что грамматические проблемы одного из СИ-шных авторов настолько заштатная ситуация, что не заслуживала бы и малейшего внимания, если бы ни одно маленькое «но». Организаторы Триммеры подают себя как продвинутые гуру литературы и позволяют в своих критических заметках не просто менторский тон знатоков, но и довольного грубые инсинуации в адрес конкурсантов. Собственно этот стиль общения организаторов с конкурсантами и стал поводом полюбопытствовать: «А насколько сами господа владеют русским языком?».
читать дальше Увы. Даже беглый взгляд на тексты первого попавшегося под руку критика поверг в изумление. Еще несколько замечаний перед тем как начать грамматический разбор. Себя я никогда не причисляла к знатокам грамматики, порукой тому были и моя давняя твердая тройка, полученная за сочинение, написанное при поступлении в университет на естественнонаучную специальность, и работа с нормоконтролерами при сдаче всевозможных отчетов по «НИРам» и технических документов на проектируемые изделия в течение достаточно продолжительного времени. Так что, господа, я нисколько не претендую на истину в последней инстанции, а также на полноту выявленных ошибок в опусах господина Райдо Витича. Кроме того, так как я не всегда уверена в собственных знаниях, то свои замечания я буду снабжать ссылками на источники, которые использовались при разборе полетов Райдо Витича. Надеюсь, что данный обзор будет полезен и конкурсантам, участвовавшим в Триммере. Опус номер 1 - zhurnal.lib.ru/r/rajdo_w/banalxnajaistorija.sht... Предложение первое. Говорят, Лукреция Борджа так сильно любила своего брата Чезаре, что их отношения причислили к не естественным. Слово «неестественный» в контексте данного предложения попадает под правило: «Не с прилагательными пишется слитно при образовании слова противоположного значения» [www.everyday.com.ua/digilet/rusrules.htm#0017] и должно быть написано слитно. Следующее предложение. … и выглядит это еще более противоестественно. На эту фразу ругается Word, но на Word всегда можно «забить». Вот только гуру российской грамматики и стилистики текстов должен был бы озаботиться следующими соображением... Слово «более» в данном контексте использовано для образования сложной сравнительной степени. Все нормально, только проблема в том, что звучит фраза примерно также как, если бы я сказала: «Это утверждение – более правда». Следующий абзац. Старший, Алексей - заведующий кафедрой акушерства и гинекологии, директор элитного медицинского центра матери и ребенка "Аист". Автор многочисленных трудов в этой области, статей и книг. А еще он не только умница, но и красавец - пышная, чуть вьющаяся шевелюра, шикарные усы и безбрежно голубые внимательные глаза. Прибавьте стройную фигуру ростом метр восемьдесят пять и протяжный, ласковый голос, и сами поймете, что поклонниц у него более чем достаточно. Понятно, что это рассуждения героини опуса, но нужно учитывать, что к данному абзацу руку приложил наш многоуважаемый автор, характеризуя одного из своих героев. Поэтому позволю себе немного порассуждать в стиле критических статей самого автора. Итак. Подходя формально, в первом предложении отсутствует указание заведующим кафедры какого учреждения является Алексей, потому следующее положение о директорстве звучит примерно в стиле автора из последнего критического разбора Райдо Витича об электронных часах, показывающих 5:15. А уж данный «глюк» господин критик размазал очень качественно. Чтобы не уподобляться продолжим рассмотрение далее. Следующее предложение состоит всего лишь из одного подлежащего. Тут в пору поставить смайлик глубокой печали. Нет, господа! Это ведь было бы недостойно стилиста Райдо Витича поставить запятую после утверждения о директорстве героя, продолжив глубокомысленное перечисление достоинств его героя, и тем самым соблюсти элементарные грамматические правила построения предложений. Хотелось бы сделать маленькое отступление и вернуться к последнему критическому обзору, вышедшему из под пера господина Витича. Хотя следующий пример покажет нам ни грамматические ляпы критика, а качество его логики и компетентности. Итак, автор патетически восклицает: «Что такое предложение?» - далее следует назидательный ответ. – «Это не только красивая вязь красивых слов, это прежде всего эскиз образа, что должен сложиться в голове читателя.». Не будем обращать внимание на досадную, очередную грамматическую ошибку. Ну, не знает господин Витич, когда ставятся запятые. Разберем суть сентенции и для этого заглянем в «Русскую грамматику», изданную в свое время Институтом русского языка Академии наук СССР [lexrus.donpac.ru/lang/ru/ibooks/lib/gram/1890-1... ] Согласно указанной статье, любое предложение является, прежде всего, высказыванием [§ 1893]: «Предикативная основа (структурная схема) простого предложения – это имеющий свою формальную организацию и свое языковое значение синтаксический образец, по которому может быть построено отдельное нераспространенное (элементарное) предложение». Для незнакомых с термином «предикат» привожу ссылку из Википедии [ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9F%D1%80%D0%B5%D0%B4%...(%D0%BB%D0%B8%D0%BD%D0%B3%D0%B2%D0%B8%D1%81%D1%82%D0%B8%D0%BA%D0%B0) ], хотя это и не истина в последней инстанции, но для данного обзора вполне подойдет. Итак, наш критик просто не знает, что такое предложение. Поэтому и ревет его бедное на части в своих опусах, где не его душеньке заблагорассудится. Да и вообще, господа, не царское это дело придерживаться логики предикатов! За примером далеко ходить не надо. Уже следующее предложение выделенного ранее абзаца начинается со слова «А». Увы, мне! Опять неистребимое желание пользоваться смайликами. Я сейчас буду плакать. Хотя рано еще. Перлы продолжаются: «стройная фигура ростом метр восемьдесят пять». В памяти вновь встает незабываемая патетика последней критической статьи: «И это второй абзац. Читатель только начал знакомиться с произведением. И процентов 20% из них уже бросило». Если бы не мой вредный характер, то я бы уже тоже бросила. Но меня еще и вдохновляет замечательный принцип, похоже, поддерживаемый автором: ни предложения без грамматической или стилистической ошибки. Продолжим проверку и прочитаем следующее предложение. Средний, Андрей, не менее роскошен во всех аспектах личности, но, естественно, на свой лад. Озадачилась вопросом: где тут сказуемое, поскольку помятую о предикативной основе предложения. Увы, сказуемое никак не находится, зато в глаза настойчиво лезут роскошества всех аспектов личности. Где уж тут платиновым запонкам с лавандового цвета рубашкой бедной Кади Лины. Ее достижения просто меркнут в сравнении с этим шедевром. УсЁ, граждане! На этом перле мои силы на опус номер 1 иссякли. Кто более силен и выдержан, тот может продолжить. Я перехожу ко второму Опус номер 2 - zhurnal.lib.ru/r/rajdo_w/chudesnebywaet.shtml Первая затычка – на имени героини. Исвильда Де Ли. Один мой знакомый на это имя сказал следующее: «Прекрасное имя для какой-нибудь японской порноактрисы, на мой вкус». Ассоциаций со средневековой Венгрией у него не возникло, как и у меня. Но я уже не раз повторяла, что я всегда и во всем сомневаюсь. Поэтому открыла я книжечку Р.С. Гиляревского и Б.А. Старостина «Иностранные имена и названия в русском тексте» [intoclassics.net/news/2009-07-15-7396 ] на разделе «Венгерский язык». Упоминаются артикли: определенный (a, az) и неопределенный (egy), которые отбрасываются в русском переводе. Частица «Де» не упоминается. Дальше с именами вообще какой-то беспредел наступает. Главного героя зовут Бош Даган. Чешу поталыцу… Даган – («колос» или уменьшительное отдаг, «рыба»), западносемитский (ханаанейско-аморейский, позже также филистимлянский) бог. Ишме-Даган и Иддин-Дагана были царями Исина, Шумера и Аккада (ок. 1955 — 1935 гг. до н. э.) [ru.wikipedia.org/wiki/%D0%98%D1%88%D0%BC%D0%B5-... ]. Современная фамилия Даган встречается в Израиле. Хорош венгерский средневековый герцог! И по каким правилам русской грамматики данная фамилия не склоняется? Имя Боз вообще нигде не удалось найти. Был английский певец Баррелл, взявший псевдоним Boz. Что сие значит мне выяснить не удалось. Правда в Лингво встретилось имя Bosen, как немецкий вариант имени Bolzen. Еще корень boz встречается в тюркских диалектах в значениях каток, лед, град. Может это намек на тюркские истоки венгерского народа, но к 14 веку Венгрия была вполне христианской страной. Ну, да ладно. Пусть даже и так, только почему это имя не склоняется? Еще маленькое замечание. Несмотря на прослеживающиеся тюркские корни, венгерский язык относится к финно-угорской группе, которая к тюркским диалектам не имеет никакого касательства. И значит мое предположение – просто досужий безграмотный домысел. Итак, о допустимости отсутствия склонения имен собственных. Может наш знаток литературы ответит со ссылочкой на незнакомое мне правило? Пока я не получу аргументированного ответа, я вынуждена полагать, что уважаемый господин Райдо Витич во всем произведении делает систематическую ошибку в склонениях имен собственных. Я вот только не знаю, как это квалифицировать: либо как незнание раздела русской грамматики, либо снисходительно полагать как одну единственную ошибку, растянувшуюся на весь текст.
В начале весны купила 10-ти томник Симонова и теперь медленно читаю. Иногда вспоминаю свой мелкий конфликтик у Геммы... на ее переделку текста из "Живых и мертвых" под эльфячью прозу. Вот мол, в этом куске талантливое описание в стиле современных фэнтезийных опусов... Тогда я сказала, что отдельный отрывок, вырванный из контекста, не может характеризовать ни весь текст, ни его талантливость.
А недавно я вляпалась в некую авантюру с "Вечными ценностями". Естественно меня послали... Далеко... И я осталась "при своих"... Сейчас это "Разные дни войны"
Дневник писателя Очередная редакционная командировка на этот раз была не на фронт, а на судебный процесс, начинавшийся в Харькове над тремя немцами и одним русским, занимавшимися умерщвлением людей при помощи специально оборудованной автомашины. По-немецки она называлась «фергазунгсваген», или, покороче, обиходней, «газваген» — газовый вагон. А русское ее название — душегубка — мы привезли уже с харьковского процесса.
Когда в январе сорок третьего года на Северном Кавказе я впервые услышал о какой-то немецкой машине смерти, это страшное в своей народной меткости название — душегубка — еще не доходило до моих ушей.
Процесс предстоял над мелкими сошками гитлеровской машины уничтожения. Главный обвиняемый, офицер военной контрразведки германской армии, был всего-навсего капитаном, остальные двое немцев — в еще меньших чинах. И русский тоже был не бургомистром и не начальником полиции, а всего-навсего шофером душегубки.
Однако процесс этот был первый за войну. За этими мелкими сошками стояла созданная для массовых убийств государственная машина смерти, масштабов действия которой мы тогда еще не знали. На процесс, чтобы писать о нем, поехали такие известные всей стране люди, как Илья Оренбург и Алексей Толстой, одновременно являвшийся заместителем председателя Чрезвычайной государственной комиссии по установлению и расследованию фашистских злодеяний. Поехало на процесс и большинство сидевших в Москве иностранных корреспондентов.
К нестерпимо медленно, по нынешним нашим понятиям, ползшему до Харькова поезду был прицеплен мягкий пассажирский вагон для всех, кто ехал на процесс.
Сразу же за Тулой пошла земля, где побывали немцы, и так тянулась до самого Харькова — сожженные города, разбитые вдребезги станции, взорванные водокачки, остовы сброшенных с путей горелых вагонов, вывихнутые столбы, перекрученные взрывами рельсы, трубы взорванных заводов, трубы сгоревших домов.
Всего этого я повидал предостаточно и раньше, по сейчас все это шло подряд, без перерыва, все время, пока мы ехали и пока подолгу стояли на станциях и полустанках. Было такое чувство, словно на долгом пути до Харькова все это вышло по обе стороны дороги на бесконечный мрачный парад необозримого горя и Разорения. Я ехал мимо всего этого, а где-то на дне души отстаивалась тяжелая злоба на немцев. Отстаивалась, как тогда казалось, навеки, до смертного часа. Потом, уже в Харькове, Толстой в первое же утро, когда мы очутились вместе в гостинице, вспомнив эту дорогу, сказал, что чувствует себя после нее прогнанным сквозь строй, битым не до крови, а до мяса и костей, и мрачно грубо выругался. И я понял, что не только я, а и другие ехали испытывая то же самое, что я.
С харьковского процесса я отправил несколько корреспонденции в «Красную звезду».
Было такое чувство, что мы ухватились за самый кончик чего-то безмерно страшного, остававшегося где-то там, за захлопнутой еще для нас дверью. Тянем за этот кончик, но больше пока вытащить не можем! Уже после этого в мою память вошло и то, что я увидел своими глазами — Майданек и Освенцим, — и то, о чем слышал и читал — тома Нюрнбергского процесса, десятки книг, тысячи и тысячи метров пленки, снятой операторами почти во всех местах главных массовых убийств — в России, на Украине, в Белоруссии, в Прибалтике, в Польше. Печи, рвы, черепа, кости, панихиды, эксгумации...
По тогда в Харькове был только этот куцый кончик всего раскрытого потом: не Гитлер, и не Гиммлер, и не Кальтенбруннер, а какой-то капитан Вильгельм Лангхельд, у которого на совести были не миллионы, а всего несколько тысяч жизней, и какой-то унтер-штурмфюрер СС Ганс Риц, который не помнил в точности, сколько по его приказу убито людей в Таганроге — не то двести, не то триста. Старался добросовестно отвечать на вопросы и все-таки не помнил — двести или триста. И шутка кого-то еще не пойманного, сказанная одному из пойманных над трупами в овраге: «Вот лежат пассажиры вчерашней газовой камеры». И морщины на лбу, и недоуменно растопыренные пальцы человека, честно силящегося вспомнить, кто именно был им убит: «Нет, я не помню всех этих русских имен». И уважение к находившейся в их руках газовой технике: «Я считал, что эта казнь гуманная». И поголовный расстрел четырехсот пятидесяти душевнобольных, и крик оттуда, из толпы расстреливаемых: «Сумасшедшие, что вы делаете!»
Обо всем этом я потом так много раз слышал и читал и все это столько раз повторялось в моей памяти, что мне вдруг кажется, что я у кого-то взял эту фразу: «Сумасшедшие, что вы делаете!», хотя она написана мною самим в лежащем сейчас передо мной моем собственном блокноте.
Потом, в сорок четвертом и в сорок пятом годах, мы сделали столько страшных открытий, что иногда тупели от ужасающей привычности невероятного.
А тогда в Харькове был первый процесс, и то, что я слышал на нем, я слышал в первый раз. То есть, точней говоря, я, конечно, и до харьковского процесса много раз слышал от тех, кого не успели убить, о том, как и кого на их глазах убили.
Но на процессе в Харькове я впервые услышал о том, как это делалось, о тех, кто это делал, из уст трех немцев и одного русского. Его в зале суда в недавно освобожденном от оккупации Харькове ненавидели еще бесповоротней, чем этих трех немцев, хорошо зная, что без таких, как этот четвертый, такие, как эти трое — в чужой стране, — как без рук!
И все-таки тем новым для меня, что я почувствовал там, на процессе, была не ненависть — я испытывал ее и раньше, — а ошеломленность оттого, что я впервые слышал не о ком-то: «они убили, они сожгли, они замучили», а от первого лица, про самого себя, вслух: «я убил», «я застрелил», «я затолкнул их и запер в кузове», «я нажал на педаль газа». И в этом «я», «я», «я», повторявшемся день за днем в зале суда, при всей реальности было что-то неправдоподобное даже после всего, что я видел на войне.
Корреспонденции с процесса я писал с трудом, никак не мог выразить того, что чувствовал, не мог найти слов, и вообще не хотелось ни говорить, ни писать ни корреспонденции, ни дневников — ничего.
В конце концов я взял себя в руки и, насильственно отвлекаясь от всего, что видел и слышал, строфу за строфой стал писать по ночам стихи, «Открытое письмо», не имевшее никакого отношения к происходившему в те дни в Харькове.
Когда кончился процесс и всех четырех осужденных приговорили к повешению, мы с Алексеем Николаевичем Толстым пошли на площадь, где происходила публичная казнь. Колебаний — идти или не идти — не было. Ходили каждый день на процесс, слышали и видели все, что там говорилось и делалось, пошли и в этот день, чтобы увидеть все до конца.
Старший из немцев, капитан, там, на процессе, без утайки, однажды решившись, каким-то деревянным, неживым, но твердым голосом рубивший все до конца, и здесь твердо, деревянно, как уже неживой, шагнул навстречу смерти в открытый кузов въехавшего под виселицу грузовика, который должен был потом отъехать. Другим немцам было очень страшно, но они до последней секунды силились держать себя в руках. Шофер душегубки Буланов от ужаса падал на землю, вываливаясь из рук Державших его людей, и был повешен как бесформенный мешок с дерьмом.
Толпа на площади, пока шла казнь, сосредоточенно молчала Я ни тогда, ни потом не раскаивался, что пришел туда, на площадь. После всего, что я услышал на процессе, следовало увидеть и это. По правде сказать, тогда мне даже казалось, что не пойти туда и не увидеть всего до конца было бы какой-то душевной трусостью. Говорю только о себе и о собственных чувствах, потому что такие вещи каждый решает сам для себя.
Ни из какой самой тяжелой фронтовой поездки я еще не возвращался в Москву с таким камнем на душе, как тогда из Харькова. И чего со мной никогда не бывало, несколько дней не мог взяться за работу, хотя мою повесть о Сталинграде за это время прочли в редакции «Красной звезды» и мне было сказано — срочно готовить ее первые куски для набора...
Дала знакомой почитать "Ученика". Прочитала. Даже относительно быстро, если не считать, что первый экземпляр потеряла
"Ну, и как?" - спрашиваю. Дальше пространные рассуждения о книжке, ну, и об авторе в третьем лице мужского рода. "Дык. Хто автор: мужик или баба?" "Мужик", - отвечает. "Любови нет, жестко все так, токо природа красивая"
Природа, э-ээ
Ню, к чему это я. Это у _Nirva-ы любопытствующий субъект о дамских писательских мозгах обеспокоился